Часть 3. крутые повороты

«…Времена не выбирают,

В них живут и умирают…»

А. С. Кушнер

Глава  3.1. КУРЛОВО. Школа выживания

ЗАЧЕМ ПЕРЕЕХАЛИ

  Старшим детям нужно было учиться в средней школе – это и  заставило родителей переехать в г. Курлово в 1939 году. Это был рабочий поселок с несколькими тысячами жителей, районный центр. Самое главное, в нём было несколько начальных школ (до 4-го класса), неполная средняя школа (НСШ – до 7-го класса) и большая средняя школа. Год мы жили всей семьей в доме у брата матери -  дяди Миши, а потом перебрались в еще не совсем достроенный свой дом, перевезенный из Калдая. Это произошло в 1940 году. Впоследствии в годы войны, уже без родителей и старшего брата, этот дом пришлось достраивать мне (было мне тогда 11-13 лет).

С переезда в Курлово началась череда несчастий, приведшая к полному распаду семьи. Друг за другом ушли из жизни отец, старший брат Сергей, мать – основные кормильцы, главные добытчики «хлеба насущного».

А ЗАВАРИЛА ВСЮ ЭТУ ДЬЯВОЛЬСКУЮ ПОХЛЁБКУ ПРОКЛЯТАЯ ВОЙНА!!!

ВОЕННОЕ ЛИХОЛЕТЬЕ

В воскресенье 22 июня 1941 года мужики, работники лесопилки, расположенной неподалёку от нашего дома, жившие в соседнем бараке, забивали «козла» в домино, бабы выбивали половики, развешивали на верёвках только что выстиранное бельё, ребятня играла в свои крикливые игры. Всё как обычно.

Но ближе к обеду стало вдруг тихо-тихо – всё умолкло, и только одно слышалось отовсюду: «ВОЙНА – Молотов выступает». Все бросились к репродукторам, слышались реплики: «Опять немцы! Да когда же это кончится?». Бабы заголосили, так как у многих из них мужья только что вернулись с действительной службы из армии и, стало быть, подлежали призыву НА ВОЙНУ в первую очередь.

Население посёлка атаковало магазины. Хватали соль, спички, мыло, сахар, консервы, водку, махорку и т. д. В этом вихре крутилось все мужское, женское и детское население. Но некоторые считали, что это паника и только слабонервные и малограмотные в ней могут принимать участие – ведь война продлится недолго (как и недавно окончившаяся финская, и с японцами на озере Хасан, и в Монголии). Да и «Пакт о ненападении», заключённый совсем недавно, казалось, обнадёживал (так писали в газетах).

Подобным образом рассуждали умные и грамотные, которые читали газеты. По радио пели песни о том, что «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов», а ещё, помню, была и такая: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, ну а своей вершка не отдадим!», и т. д. и т. п. И вообще, много, очень много патриотических песен было тогда в обиходе.

Здесь принципиально важно отметить, что не война началась, а свершилось нападение жестокого врага на мирную страну, только-только начинающую поднимать свою промышленность, своё народное хозяйство.

Разбойничья тактика: ночью из засады, на ничего не подозревающего мирного пахаря обрушились вооруженные до зубов беспощадные убийцы, поджигатели, насильники и грабители. Грабили и увозили в Германию все: имущество, скот, людей и даже знаменитый курский чернозём. А сколько было похищено культурных ценностей, сколько было разрушено храмов, дворцов, музеев! Прошло уже более шестидесяти лет после разгрома Германии, а подавляющее большинство этих ценностей так и не возвращено нашему народу. Достаточно вспомнить Янтарную комнату, увезенную из Петергофского дворца.

Наша семья занималась достройкой дома, мы готовились к покосу на реке Сорока в обширном Старосском болоте (тридцатый квартал), окучивали картошку на приусадебном участке. Старший брат Сергей сдавал экзамены за 10-й класс и ходил на курсы трактористов. Уже было известно, что он пойдёт работать на тракторе в деревню Уляхино (в 20 километрах от Курлова), и отец мастерил ему из фанеры и досок дорожный чемодан.

Вскоре в магазинах появились списки жителей по улицам, а улицы прикреплялись к определённым магазинам – готовилась нормированная продажа хлеба по числу прописанных в доме жителей – по полкило на едока.

А в деревнях в магазинах хлеб не продавали. Не продавали его деревенским и в городе, а муку тогда тоже негде было купить. Бедствовала деревня. Но самым страшным для деревенских жителей был запрет на покосы. Косили кто где найдёт, по обочинам дорог, кустов и даже по льду уже на болотах. Об этом рассказывали родственники, ещё не покинувшие родовую деревню Бобры.

Через месяц или два после начала войны за какие-то прегрешения арестовали отца, был суд, по строгим законам военного времени ему присудили 1,5 года лишения свободы. Брат мамы, дядя Миша, говорил нам, что если бы суд был до начала войны, то за такой проступок полагалось бы не больше года «принудиловки» (вычет 25 % жалования в течение года), но вступили в действие законы военного времени, ужесточавшие наказание. В конце 42-го года после заключения отец пришел домой и сразу умер.

В начале 1942 года поездом «зарезало» корову, а  в конце этого же года призвали в армию старшего брата Сергея (1924 г. р.), который в 41-м окончил 10 классов в числе отличников, о чем, как я уже упоминал, было напечатано в районной газете «Большевистский путь».

В мае 1943-го пришло извещение из Райвоенкомата, что Сергей пропал без вести. Он успел написать домой только несколько писем из-под Воронежа.

Был период эйфории после победы под Сталинградом, и командование бросало все больше и больше войск для закрепления результатов этой победы.

Мама болела туберкулезом и малярией и по дому почти не работала, только давала руководящие указания нам. Вскоре, в апреле 1944 года, она скончалась.

Все это совпало с войной, поэтому осталось в нашей памяти сплошным кошмаром. Спасал только огород при доме (15 соток), да зарплата старшей сестры Маши (17 лет), которая оставила школу и стала работать в швейной мастерской. Ей было (в 41-м году) 14 лет, мне 10, Леве 7, а Юре 4 года. Началась «сиротская жизнь». Положение стало катастрофическим после того, как поездом задавило корову. Хоть и завели козу, но это для четырех «ртов» было очень мало. Устроился работать пастухом на тот самый Калдай, откуда уехали.

 Помню, купили козу, и доить её приходилось мне. Ох, и намучился я с ней! Иногда даже плакал, когда она (уже в конце «процесса») начинала брыкаться и разливала всё долгожданное, очень желанное, многострадальное молоко из подойника.

Кормили козу вениками из осины, которые заготавливали летом, поэтому молоко было немного горьковатое. Но и такое было лакомством.

Школу не бросал! Как же всё это случилось? Почему в голове 11-летнего мальчика, круглого сироты, возникло и всё время крепло одно стремление – учиться! Не работать, не зарабатывать что-то на еду, одежду. И вообще никакой другой цели в жизни не было, кроме этой одной – УЧИТЬСЯ!

Лопата

Был 1942 год. Июнь месяц. Второй год войны с немцами. Новый урожай ещё не созрел, а прошлогодний съели весь до последней крошки. Вынужден был работать пастухом овец, телят и коз на Калдае, а дом был в Курлове (12 км по лесной дороге). Ночевал «по чередам», т.е. каждый день переходил из избы в избу.

Работать-то начал с 1-го мая, и вот в июне страшно захотелось побывать дома. Пригнал я своё стадо, переоделся и пошел, на ночь глядя. Прошел уже километров пять. Иду по одному из самых глухих участков пути и вдруг вижу – впереди, чуть справа от дороги, что-то белое покачивается из стороны в сторону.

А нужно сказать, что за год войны в деревнях появилась много  разных суеверий, гаданий, молитв (именно тогда я на всю жизнь выучил «Отче наш», чем удивлял своих товарищей по жизни впоследствии). Молитве научили старухи, у которых я ночевал (без этой молитвы они не разрешали садиться за стол с едой).

Но особенно развился жанр устных рассказов о сновидениях и вообще всяческих видениях, явлениях и, уж конечно, о привидениях, которые всегда «являлись» темной ночью и в чем-то белом (по-моему, во всем мире они именно так и делают).

А тут и ночь-то темная, и лес-то глухой, и мне-то всего десять (два месяца до одиннадцати лет осталось)! Страшно! Ведь на всей дороге не было ни одной деревни. Всё лес, глухомань и почти заброшенная, еле заметная дорога, кстати, очень древняя, сделанная ещё до появления в этих местах железной дороги. И была эта дорога с глубокими кюветами по бокам (как они там появились, я расскажу далее, см. «Муромская дорога»).

Первая мысль: повернуть назад, но домой страшно хочется. Но назад все же посмотрел, а там ещё темнее, чем впереди. По краям дороги канавы, поросшие кустарником. Забрался я в левую канаву: и ползком, ползком вперед. Ползу, никуда не смотрю, головы не поднимаю, думаю, что проползу мимо НЕГО, а когда ОНО останется сзади, выйду из канавы и побегу.

Долго полз. Исцарапался весь: в канаве-то ежевика росла, а она зверски колючая. Наконец решился! Поднял голову, а ОНО прямо передо мной. Тьфу ты, черт подери! Лопата! Деревянная. Осталась, видимо ещё с зимы. Стоит она, прислоненная к кусту в правой канаве, черенком вниз. И немного покачивается из стороны в сторону.

Дальше шел уже героем!  Даже не помню, как прошел остальной участок пути. На всю жизнь запомнилась мне эта лопата-«привидение», и воспоминания о ней часто помогали преодолевать действительные и мнимые препятствия, которые так часто встречаются на жизненном пути.  

БЕСПРИЗОРНИКИ

В это время мы с младшим братом Львом побывали и в детских домах для беспризорников, и в приемниках-распределителях, в которых решали, что делать с сиротами (их тогда было много). Лев был в детдоме в селе Брейтово Ярославской области, потом оттуда сбежал, его снова где-то поймали и направили в детдом в селе Лучки Владимирской области, где он пробыл вплоть до 1947 года, когда я привез его к Маше в Курлово уже насовсем. Сам я был в Иваново в детприемнике на Воробьевке (был тогда такой микрорайон), но пробыл там недолго. Помню только, что там я прочитал книгу Ильфа и Петрова «Одноэтажная Америка».

Это было время, о котором лучше не вспоминать. Время голода, нищеты и лишений. Мы его почти никогда и не вспоминали при встречах впоследствии. Но не было бесчестья, не было воровства, не было отлынивания от школы - никто из нас, школьников, не потерял ни одного года, лишь одна Маша вынуждена была оставить учебу и пойти работать. В школу я ходил в лаптях, а чтобы они меньше изнашивались, как я уже писал, к их подошве прибивал дощечки (вот грохоту-то было, когда я шел по школьным коридорам!).

Конечно, вокруг нас было много родственников и в Курлове, и в Гусь-Хрустальном, и в деревне Бобры, откуда была родня и со стороны матери, и со стороны отца, и они помогали нам чем могли. Но дядья были на войне, а тетки со своими детьми сами терпели лишения, ненамного меньшие, чем наши трудности. Лишь, пожалуй, семья двоюродного деда Феди в Бобрах жила получше других. Но жена его - тётя Поля, мягко говоря, не очень любила маму. А главное - в то время в колхозах жили не просто плохо, а очень плохо. Помню, они рассказывали, что косили сено для личной коровы по замерзшим болотам, по льду, т.к. летом работали только на колхоз, и за это ничего не платили, но налоги собирали очень строго.

В то время приходилось часто ходить по деревням выменивать вещи родителей на картошку, капусту, свеклу и т. д. Туда-то было идти легко, так как груз обычно был небольшой - мамины платья, отцовы штаны или еще что-нибудь подобное, но вот обратно доставалось «по полной», особенно если это было в непогодь. Иногда по пути попадались автомашины (в основном лесовозы), шоферы которых соглашались подвезти в кузове на дровах или бревнах.

Если же попадался какой-нибудь сердобольный шофер и приглашал проехать в «кабинке», то радости было, как тогда говорили, «полные штаны». Все мальчишки в то время просто бредили этими машинами – Горьковскими «полуторками», ЗИСовскими московскими «трёхтонками», и осо-бенно впечатляющими своими размерами Ярославскими «пя-титонками». Кто хотел работать в гараже по ремонту и обслуживанию этих машин, а кто лелеял несбыточную мечту стать таким вот шофером.

Именно тогда зародилась у меня мечта связать свою будущую жизнь с автомобилями, неважно в каком качестве. Казалось, что ничего интереснее и важнее в жизни нет и быть не может. Уже позже на такой машине (как изображено на фотографии) работал шофером мой однокашник Гриша Пелькин, и когда я приезжал на каникулы, я с удовольствием ездил с ним в лес. Пока он загружался, я ходил по лесу и собирал грибы, как раньше с родителями и братом Сергеем. Уже тогда зародилась связка «лес–машина».

И уж совсем несбыточной мечтой было обладание собственной машиной, на которой можно было бы в любой момент ехать в любую сторону, хотя дороги вокруг Курлова практически отсутствовали и для проезда тех самых лесовозов устраивались деревянные настилы из бревен, связанных между собой проволокой и уложенных в длину вдоль колеи.

Впоследствии прочитал у М. М. Пришвина:

«Интерес к машине соединился с интересом к природе, потому что места охоты все отдаляются и к ним надо ехать. Так в природе чудится где-то свобода или счастье, и ключик в кармане от машины представляется ключиком к счастью». (М. Пришвин. Собр. соч. Т. V. С. 295).

     Такое же отношение к собственному автомобилю сохранилось у меня и по сей день.