Доктор технических наук,
Заслуженный деятель науки РФ,
Профессор кафедры ДВС ЯГТУ,
Председатель регионального отделения Российской академии транспорта РФ,
Награжден нагрудным знаком министерства транспорта,
Автор более 160 научных работ и изобретений,
Внесен в Энциклопедию "Лучшие люди России (4-й выпуск)".
Мастер спорта СССР по водному туризму.

среда, 8 февраля 2012 г.

РАЗДЕЛ I. ШКОЛА ВЫЖИВАНИЯ


Часть 1. МАЛАЯ РОДИНА 

Глава 1.1. Рожденье. Бобры. Калдай 



В полном разгаре страда деревенская… 
Доля ты! – русская долюшка женская! 
Вряд ли труднее сыскать. 
Н. А. Некрасов 


Именно в один из дней такой страды, 7 августа 1931 года, на хуторе Калдай и родила меня моя мать Блаженнова (в девичестве Карасёва) Наталья Степановна. Роды случились прямо в поле, во время уборки хлеба.

Мама, хоть и была «на сносях», ходила на жатву, чтобы кормить работников. Роды принимала баба Наталья – деревенская повитуха, она же целительница, она же утешительница. Медработников на хуторе не было.

Поскольку на Калдае (про Калдай более подробно будет рассказано ниже) никаких органов власти не было, ребенка зарегистрировали в большой соседней деревне Бобры – на родине родителей. Так что можно считать, что «Калдай-Бобры» и есть моя малая родина. Значит, родиной моих предков с самых незапамятных времен была восточная часть Мещерской низменности.

      «Мещерская низменность (Мещёра): низменная зандровая равнина между реками Клязьма на Севере, Москва на Юго-Западе, Ока на Юге, и Судогда и Колпь на Востоке. Высота от 80 до 130 м. Смешанные леса, на песках – сосновые боры; много болот и озер».
(Советский энциклопедический словарь. М.: Изд-во Советская. Энциклопедия, 1989)

Географическое расположение описываемого района можно увидеть на приведенной ниже схеме расположения деревни Бобры. Кругом мещерские леса, озера и болота, так поэтично описанные К. Паустовским в сборнике «Мещорская сторона».

В разных источниках существуют три версии этого названия: Мещора, Мещёра и Мещера. На картах областей есть названия типа «Мещерка» (Ярославская область); во Владимирской области предпочитают «Мещёра», в Рязанской же бытуют оба эти названия.

«Я люблю Мещорский край за то, что он прекрасен, хотя вся прелесть его раскрывается не сразу, а очень медленно, постепенно. На первый взгляд - это тихая и немудрая земля под неярким небом. Но чем больше узнаешь её, тем все больше, почти до боли в сердце, начинаешь любить эту обыкновенную землю».

Эту романтическую восторженность Паустовского отмечает М.М. Пришвин. Прочитав рассказ Паустовского «Кордон 273», Пришвин пишет автору: «Сумашедший! Что Вы делаете? Теперь все “любители природы" ринутся туда всей оравой, всё затопчут, забросают консервными банками, пустыми бутылками от водки и оставят вместо полянок одни кострища».

И как в воду глядел мудрый провидец: «Кордон-273» был опубликован в «Огоньке» № 43 за 1948 г., а мы прошли реку Пру на байдарках в 1968 г. – всё было «по Пришвину». Так далеко – всего за каких-то 20 лет – шагнула «цивилизация»!

Однако в реальной жизни было не до поэзии. В реальности была борьба за существование (хотя иногда вспоминается, как мама в погожий день, в лесу «на ягодах», отбрасывая платок с головы, говорила: «Господи! Благодать-то какая!»). Борьба эта ещё осложнялась и тем, что земля-то мещерская – это пески да торфяники (у местного населения бытует шутка: «У нас не земля – у нас песок»). И то и другое для земледелия малопригодно. Испокон веков жили отходничеством и в основном занимались плотничьим ремеслом – нанимались строить дома в относительно богатой степной стороне Поочья (правый берег реки Оки).

Я очень уважаю Паустовского, люблю его рассказы, но в «Мещорской стороне» нет жизни, вернее, нет борьбы за жизнь, а она там идет с большим напряжением сил. Вот у Куприна (см. далее в гл. 1.3) показана именно эта вторая сторона.

БОБРЫ 

Деревня Бобры – Гусь-Хрустального района Владимирской области (до революции - Касимовского уезда Рязанской области). Рядом проходит граница с Московской областью, и тут же – с Рязанской. Такая вот «тройная точка» получилась на карте, и, как говорят деревенские мужики: «Петухи нашей деревни на три области поют!».

В сборнике рассказов о жизни крестьян этого края до революции, помещённых в книге «Письма из деревни» (М. : Современник, 1987. 511 с.), писатель В.В. Селиванов отмечает: «Лучшие плотники в нашем краю считаются …мещеряки…».

Вот такими «мещеряками» и были все мои предки по отцовской и материнской линиям. И ничего удивительного в этом нет - как-то так получалось, что каждая деревня занималась своим промыслом, например, в соседней деревне Палищи жили «красиля» - маляры, стало быть, в другой – «углежоги»: уголь нужен для самоваров и кузниц. Целые деревни занимались «пенёшным промыслом» (в редкой энциклопедии найдёшь его описание). Расчистка леса под луга или пашню состояла из двух важных этапов: свалка леса и удаление пеньков. Вот последней процедурой и занимались «пенёшники». Из пеньков сосен они гнали дёготь и смолу, из дёгтя делалась колёсная смазка, смола шла и на обмазку лодок, без которых в Мещере не обойтись. Чем занимались жители близлежащей к Бобрам деревни Маклаки – не знаю, но думаю, что они, вопреки названию, все же были плотники. («Маклак» - посредник при мелких торговых сделках (Словарь Ожегова).

Один из моих предков (по семейным легендам) делал дёготь из бересты. В одной заброшенной деревне («Михаленский кордон») я наткнулся на сарай, битком набитый берестой, скрученной в трубки (при подсыхании она сама скручивается, и надо приложить немало сил, чтобы её развернуть). Рядом с сараем было какое-то сооружение, напоминающее самогонный аппарат: закопченный чугунный котел, жёлобы, козлы, подставки – целая мастерская.

Были и «шубники», и «катали» (валенки катали из заранее заготовленной хозяевами овечьей шерсти). У этих каталей была излюбленная шутка: «Катаем валенки из шерсти хозяев на их квартирах и харчах». Были и «овчинники» (из бараньих шкур делали овчину для шапок, рукавиц и шуб).

Да мало ли было потребностей в крестьянском быту – и на всё находились свои «спецы». Была ещё одна деревня, поставлявшая пастухов. Причем не надо было идти в те деревни - их «представители» сами ходили, рядились и поставляли нужных «специалистов». Один из моих родственников (брат деда Степана) был подрядчиком по строительству деревянных церквей. Его, конечно, арестовали в период сталинских репрессий в 1935 г., и уже по возвращении (году в 1956) он говорил мне: «Похожу, посмотрю, как они-то там стоят, целы ли». После этого разговора нам так и не удалось с ним увидеться. Старый уж он был.

Деревня Бобры за год до моего рождения почти наполовину сгорела (около 70 дворов из двухсот). Сгорел и наш «родовой» дом. Вот отец и перевез семью (четверых детей и свою неродную мать) на хутор Калдай ближе к железной дороге, туда же перевез и чудом уцелевшую баню, в которой и жили во время строительства большого дома.

КАЛДАЙ 

На карте Рязанской области слово КАЛДАЙ есть, и это место обозначено как нежилое (кстати, там же приводится портрет Сергея Есенина – он учился в соседнем городке Спас-Клепики). Сейчас на этом месте никакого поселения нет, только крапива, бурьян, да несметные полчища комаров.

Я прожил там первые 8 лет своей жизни. Территория эта теперь принадлежит Владимирской области, и они (владимирцы) то ли по забывчивости, то ли потому, что до революции данная местность относилась к Рязанской области Касимовского уезда, на своих картах этот населенный пункт не обозначают. Но окрестные жители используют его название и по сей день как обозначение урочища, где пасутся коровы, заготавливается сено и где охотники подстерегают лосей и глухарей.

Насчет названия: оказалось, есть много слов со схожим корнем. Ну, во-первых, слово «калда» (или «колда») на древнерусском языке означало корягу с корнями и обломанным стволом в русле реки (а также «скотный двор»). Река наша называлась (и сейчас называется) «Калдайкой», в её русле было много «колдов». Да и само русло состояло из «букалдин» (в других местах их называют бочагами, но у нас такого названия не было, а были именно букалдины). Во-вторых, существуют ещё такие слова: колдун, колдобина, колода, колядки, заколдобило, чекалдыкнуть, колдыбаться, кувалда, кувалдыши (осенние огурцы с загнутыми носиками), кладины, колодка, щеколда (изогнутое корневище для запора двери изнутри). К вопросу о древнеславянских словах в нашей местности мы ещё не раз будем возвращаться.

Следовательно, поселение, как это и было в традициях предков, названо по имени реки (как, например, Москва, Псков, Полоцк, Колпь, Гусь и т.д. - хорошая компания!).

Самое же мрачное толкование, непосредственно относящееся к теме, находим у Э. М. Мурзаева [Словарь народных географических терминов. М., 1984. С. 245].

КАЛДАЙ – РОД «КИСТЕНЯ»

Кистень – старинное оружие. (Разбойник с кистенем). «Если есть безмен, то и калдай не нужен» (Пословица). Возможно, из тех колдов (коряг), которые могли быть и из морёного дуба, делали дубины с набалдашником на конце, и получался «калдай». Если таким калдаем достанется в драке, то поневоле «заколдобишься». Наверное, художник Васнецов в картине «Богатыри» изобразил на руке Ильи Муромца такой вот «калдай».

Известный ученый-кораблестроитель академик А. Н. Крылов в своей книге «Мои воспоминания» писал, что его отец, проезжая однажды Муромским лесом, чудом избежал встречи с разбойниками. С тех пор он не расставался с огромным револьвером, приобретенным после этого в Париже. А дядя Крылова показывал ему коллекцию древностей, в числе которых находился и «кистень», отобранный полицией у разбойника в качестве вещественного доказательства его промысла. Вот как он описывает свои впечатления об увиденном: «Кистень был самодельный из молодого дубового комелька, вершков 10 длины, служившего рукояткой, к которой на сыромятном ремне, длиною вершка в два, была привязана трехфунтовая лавочная гиря. Как видно, оружие это было страшное».

Калдайское поселение было пионерским, оно возникло сразу, по единому замыслу основателей. Они корчевали лес, строили дома, рожали детей, чистили луга, разводили скот, который нужно было ещё беречь от волков, - в общем, боролись за существование. В деревне не было ни магазинов, ни медпунктов, ни милиции. Власть и порядок в поселении жители поддерживали сами.

Как уже упоминалось, само население Калдая составляли в основном выходцы из близлежащей деревни Бобры, до которой было 8 верст. Но что характерно: Бобры относится к бассейну реки Пры, так как речка Кнула, близ которой стояла деревня Бобры, сливаясь с Сорокой, образует речку Посерду, а та уже впадает в озеро Лихорево, связанное протокой с оз. Дубовым, входящим в систему знаменитых Мещерских озер. А вот Калдайка уже течет в другую сторону и впадает в Гусь-речку (забавно, что дорога на Калдай дважды пересекает границу с Рязанской областью).

Таким образом, калдайское поселение было «заперевальным» по отношению к «метрополии». Но метрополия-то была не Бобры, а либо Старково-Ломакино, либо Демидово (крупное поселение в той округе), где самая распространенная фамилия – Макаровы, о чем речь еще впереди, либо Палищи, или Спудни, или Тюрьвищи (кстати, «тюрьве» у финно-балтийских народов – торф). Они расположены уже непосредственно на восточном побережье Мещерских озер. На приведенной схеме показано положение упомянутых выше родовых деревень и границы областей с тройной точкой их «стыка». Около этой точки находится деревня Ломакино – родина моей бабушки по материнской линии (её девичья фамилия Пушкина – редкая фамилия для деревенской среды). Вот байку о петухах, приведенную выше, и рассказала мне эта бабушка Поля. После ареста мужа (Карасева Степана Павловича – о нем см. гл. 2.3) бабушка жила у младшей дочери в Курлове.

НАШ ДОМ НА КАЛДАЕ 

На снимке показан дом, очень похожий на наш калдайский. Это дом лесника Алексея Желтова, описанного К. Г. Паустовским в рассказе «Кордон 273» (снимок взят из рекламного туристического буклета «Мещера» Рязанского областного Совета по туризму и экскурсиям (художник В. Прохоров).
 
Типичный мещерский «пятистенок»
(Дом лесника А. Желтова на р. Пре)

Такие дома считаются типично русским «пятистенком» (пятая стена в середине дома связывает две длинные стены).

«Пятистенок состоял из двух неравных помещений (чаще двухоконного и трехоконного), стоявших по фасаду, сзади к ним пристраивались сени, вход из сеней чаще устраивался в одно из помещений – в то, в котором стояла русская печь. В другом ставили подтопок или голландку». [Русские. Историко-этногра-фический атлас. М. : Наука, 1967. 360 с.].

Как говорят в таких случаях, всё здесь знакомо до мельчайших деталей. Именно в таком доме я и прожил первые 8 лет своей жизни, а на сеновале (сарай позади дома) летом спали под специальным пологом, изготовленным бабушкой из самотканой ряднины для защиты от комаров.

В «галанке» зимним вечером варилась картошка в чугуне. Свет (керосиновую лампу) не зажигали из соображений экономии. Дверцы у печки не было, и изба освещалась огнем печки, а мы сидели вокруг и тыкали картошку заранее припасёнными лучинками, определяя степень её готовности. Конечно, и кошка тут же с нами сидела и грелась у огня. Здесь, в этом доме, я закончил 1-й класс, и мой первый учитель, Изот Петрович (родом из старинного села Парахино) сказал маме, что я очень способный и что меня нужно учить, и тогда из меня выйдет толк. Отец к этому относился с иронией и говорил, что «толк-то из него выйдет, только бестолочь останется». Я обижался, думая, что надо мной смеются.

Только сейчас, на восьмидесятом году жизни, я понял, что тот период жизни, когда мы жили на Калдае, был лучшим из всех восьми десятков прожитых лет. О «взрослых» заботах я еще не имел никакого понятия, а наши ребячьи заботы были и увлекательны, и интересны. Летом ездили со взрослыми на телегах (одна из них называлась «таратайка»), а зимой на санях-розвальнях, в охапке пахучего сена. Еще запомнилось, как летом жгли костры-дымокуры от комаров. А этих «комарей» (местный термин) было видимо-невидимо (их и сейчас там много). А были еще и лоси, и волки, и медведи. Вот страху-то сколько! Были глухари, тетерева (они весной сидели на высокой берёзе, стоящей на опушке леса у нашей усадьбы). На летние каникулы приезжали к нам из Ростова Ярославского двоюродные брат и сестра (одногодки старших детей), и жизнь закипала. Они привозили много всяких затей и игр.

ДУБРОВКА И НЕЧАЕВКА

Дубровка – ближайшая к Калдаю железнодорожная станция (2 км) ширококолейной железнодорожной линии Владимир-Тум-ская. Сейчас там здания самой станции нет, есть только промежуточная остановка.

На самом-то деле раньше она официально называлась «Дубровская» – по имени владельца близлежащего Растовского стекольного завода Дубровского (завод угас еще до революции), но всё местное население называют её Дубровка (причем с ударением на звуке «у»). И это название стало относиться к оставшемуся небольшому поселению.

С этого поселка, где был магазин от загадочной организации «Волголес», и началось моё осмысление «закалдайского» жизненного пространства, т.к. в поселок мы очень часто бегали за хлебом, спичками, селёдкой. С этой станции ездили в среднюю школу в районный центр Курлово старшие брат и сестра, а впоследствии туда же постепенно перебралась и вся наша семья. Сейчас в ближайшей окрестности Калдая сохранились крупная деревня Залесье и упомянутое Растово, состоящее из нескольких домов.

Нечаевка - ближайшая (5 км) к Курлову станция Казанской железной дороги (Казанке). Официально-то она называется Нечаевская по имени знаменитого владельца (Нечаев-Мальцов) Гусевских стекольных заводов. Именно с этой станции в 1945-м году я отправился в «большой Мир». Но до сих пор каждое лето езжу туда на короткие побывки для успокоения какого-то внутреннего волнения и тоски по прошлому.

О Юрии Степановиче Нечаеве можно почитать в книге А.А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». Он не был прямым наследником обширных мальцовских предприятий, последний их владелец Сергей Иванович Мальцов завещал их Нечаеву как наиболее сведущему сотруднику. Благодаря таланту и прозорливости Юрия Степановича появился в Москве Музей изящных искусств (ныне Музей им. Пушкина).

Завещание Ю.С. Нечаева было не менее удивительным: он оставил всё дело двоюродному брату А. А. Игнатьева Павлу Николаевичу Игнатьеву – министру народного просвещения. По-видимому, забота о музейном деле не покидала Нечаева до последних дней жизни. Многие из курловчан и гусляков отправлялись в большую жизнь с этой станции, так как до Москвы от неё всего 190 км. А в строительстве самой «Казанки» участвовали мои предки и по материнской, и по отцовской линии. Один из них - Емельян Павлович Карасев (родной брат Степана Павловича) - был даже подрядчиком.

Строительство Казанской железной дороги до Мурома началось в апреле 1910 года, а поезда начали ходить уже с октября 1912 г. До того была лишь узкоколейная дорога Владимир-Рязань, построенная в 1893 г. Нечаевым для обслуживания его стекольных заводов. До их появления сообщение осуществлялось лишь посредством гужевого транспорта по отвратительным проселочным дорогам, по которым в распутицу невозможно было проехать ни на колесах, ни на санях.

Жизнь в окружающих деревнях замыкалась на внутренние связи и натуральное хозяйство в самом конкретном смысле этого понятия.

Наши деды, родившиеся во второй половине XIX века, жили именно так. Сохранились их воспоминания о встречах на узких дорогах, когда в зимнюю пору встречным обозам было не разъехаться, и вопрос решался жребием. Проигравшей стороне выбраться на колею помогали оба обоза.

Интересна сама процедура жеребьевки. «Жеребий» выбирали из кнутов ямщиков – это был кнут с самым длинным кнутовищем. Представители каждого обоза перехватывали руками по всему кнутовищу, а проигравшим оказывался тот, для кого не хватило палки. Если же оставался небольшой конец кнутовища, то следующий должен был уцепиться тремя пальцами за него и перебросить через голову назад. Если кнут вырывался из руки, то «пусть проигравший плачет». Мне еще удалось застать тулупы, в которых ездили в обозах предки – на этих тулупах мы спали и на сеновале, и в избе на полу, когда собиралось много людей.

Не могу себе представить, как можно было жить в таких условиях безлошадным крестьянам. Дрова, сено, пашня, стройки разного назначения – все делалось с помощью лошадей. Без лошади – хоть ложись и помирай! По рассказам стариков, таких в нашей округе не было, а на лошадях даже за грибами ездили. Для нас, деревенских ребятишек, большего удовольствия и самоутверждения не было, чем прокатиться верхом на лошади или сводить её на водопой. Но после того как я упал с неё, мне долго не разрешали подходить к лошади. Поэтому я так и не научился запрягать её – мал был для того, чтобы надеть на шею хомут: и тяжело, и до морды лошади не достать. Да и силёнок не хватало, чтобы затянуть супонь. Родители строго-настрого запрещали обходить лошадь сзади – залягает. Одного из моих дядей (дядю Митю) однажды лошадь ударила так, что шрам на щеке остался на всю жизнь. Взрослые говорили, что ему еще крупно повезло, потому что копыто было не кованое, а удар пришелся вскользь. Большое удовольствие было мазать оси колес дёгтем, хотя делалось это всегда под присмотром взрослых.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.